О сибирском крестьянстве. Сибирские нравы. 1896 г. Часть 2, заключительная

Начало здесь. Говорят, что сибиряк не так добродушен, как русский крестьянин. Чужая беда его меньше трогает. Лишь бы себе было хорошо, а там хоть трава не расти. Приводят, например, такие случаи:
Знакомый рассказчику зажиточный ямщик доверил коня своему брату в извоз и прослышал, будто его конь пал в дороге. Был всегда весел ямщик, а тут сильно приуныл. Стал его утешать рассказчик: слух, мол, может быт еще не верный. Ямщик подбодрился:
— Вот, — говорит, — уж дал бы Бог, кабы так-то! Свечей бы поставил целую кучу, уж не пожалел бы денег… Я и то надежду такую имею, что не мой это жеребец, а Иннокентиев издох — у него тоже серый есть.
— А этот Иннокентий богатый мужик?
— Какой богатый! Один только конь и есть у него. Он сам не пошел с обозом, свояку доверил. Ну, сказать, — хоть и свояк, а все чужие руки и не хозяйский глаз. Надо полагать, его жеребец и подох, а нашему-то с чего бы?.. За нашим свой глаз смотрит.
— А вам не жаль Иннокентия-то? Ведь у него один конь, а у вас шесть; а вы на его же голову беду кличете…
Ямщик сразу подтянулся, посмотрел на меня враждебно и подозрительно, потом сухо сказал, вставая и уходя: «Каждому свое жалко. Мне до Иннокентия какое дело?»

Так судят сибиряки, по словам рассказчика, сплошь и рядом. Быть может, потому же они мало доверяют друг другу. Каждый привык полагаться только на себя, даже в семье. Вздумается, например, старику на покой, затеет сдать хозяйство зятю или приемышу, — уже попросту не сдаст, а непременно форменное условие напишет и перечислит в нем все до последней сковородки. А пуще всего не забудет перечислить, что должен давать ему молодой хозяин: харчи, приют, шесть овчин в год, бродни, рукавицы, столько-то сукна, шапку, присевок в поле — в любом месте, похоронить по христиански, девять заупокойных и прочее. И всему назначит сроки. И глядит в оба, как бы чего не скривил новый хозяин против условия.

Помочи у них в обычае, но и тут считаются: богатый не идет к бедному, и на редкость ходят к тому, кто сам по старости не ходит на помочи. В этом сибирский крестьянин отстал и от бурят-земледельцев: у них и без зова кончивший свою полосу зачастую идет помогать соседу.

Рассказывают еще о бесчеловечной расправе сибиряков с конокрадами. Их убивают, иногда всячески мучают до убийства, чтобы выпытать о соумышленниках. В одном убитом конокраде найдена была большая мышечная игла, загнанная целиком в пятку. Другого, замучив до смерти, убийцы похоронили миром и распили вкладчину ведро вина за поминки.

Почти о всех сельских богачах в Восточной Сибири ходят в народе самые дурные слухи.
— А хорошо у вам живут Хитровы! Десятин сотню небось засевают? — говорит заезжий человек старожилу.
— Сеют, чего им сделается!.. А ты спроси лучше, с чего они сеять-то их начали? Мудрость эта не велика: подфартило лишь бы кому с капиталом, так всякий в люди выйдет.
— Да капитал-то у них откуда взялся? Ведь все от земли же?
— Как же, так она тебе и далась земля… А капитал им, милый человек, достался очень даже просто: фабриканта год целый держали на заимке. А потом, как духу-то от него набрались, так эту самую заимку и сожгли, да и с фабрикантом-то вместе… Вот как было дело-то!
(Фабрикантом называют поддельщика кредитных билетов)

У одного заимочника за 20 лет его отдела от отца образовалась порядочная семья; разрослось хозяйство: засевал десятин по 12, держал до десятка коней и столько же рогатого скота, нанимал годового работника, а летом и еще двух. Нрава он был угрюмого и резок на слово. Домашние отдыхали в его отлучки на охоту. Работники из округа никогда не уживались у него: непременно придерется к чему-нибудь и через месяц-два рассчитает. Уживались люди пришлые, без роду и племени, если не приставали к хозяину за деньгами. Иному работнику-поселенцу приходила охота скопить деньгу, и он оставлял свой заработок за хозяином до последнего расчета. Пожив год-полтора, такой работник куда-то уходил и больше никогда не появлялся. Никто и не любопытствовал, куда делся человек: поселенцы — народ непоседливый. Но вот однажды верстах в десяти от заимки, в глубоком таежном логу, охотники набрели случайно на тело неизвестного человека с простреленной грудью. Оказалось — работник с заимки; недавно ушел от хозяина. Денег при нем не нашли. Прямых улик не было, но в народе с тех пор уже укрепился слух, что и прежние работники человек пять из сторонников, тоже были подстрелены хозяином из-за 40-50 рублей их годового заработка.

А охота за «горбачами» — за беглыми с приисков и каторги! Говорят, нынче это уже только предание. В Киренском округе указывают на одно место на берегу реки Лены — пепелище от жилья одного из таких охотников. «Бывало, — говорят старики, — бегут к нему его ребята — приучены тоже были — и кричат: «Тятя, бери ружье — горбачи к ключу пришли!» Много он их перестрелял; наконец озлобил: дом его сожгли, а глаза ему выкололи, содрали кожу с головы и на лицо заворотили».

Все это крайние примеры. По ним видно, каким страшным алчным зверем бывает человек там, где нет его алчбе помехи. По той же причине в Сибири свободнее, наглее проявляет себя кулачество. Зато безрассудность и насилие богатых и властных людей сельского мира выдвинули в Сибири из народа больше, чем у нас, искателей правосудия, стоятелей за общественную правду.

Большая часть сказанного тут относится к исконным сибирякам. Их отцам и дедам досталось быть вскормленными Сибирью в худшие и для нее и для них времена. На долю их выпало жить затерявшись между более многочисленными сибирскими племенами. С родины шли к ним целыми толпами голодные, не пристроенные к делу ссыльные. Да на прибавку к ссыльным тянулись, по слухам о сибирском золоте, драгоценных камнях и мехах, разные любители легкой наживы. Не мудрено было человеку заблудиться и огрубеть сердцем между ссыльными и искателями золота, а между инородцами позабыть и свою родную сторону.

Нынче времена переменились. Вольный пахарь идет в Сибирь уж не в одиночку, а десятками тысяч в год, то есть гораздо больше, чем ссыльных и чем шло в Сибирь 300 лет тому назад казаков на ее завоевание. И этому пахарю уже не грозит больше беда ни озвереть, ни одичать.

По материалам: «Рассказы о Восточной Сибири…», Ф. В. Девель, 1896 г.

Другие публикации раздела: